18 ноября (еще как всегда) в четверг возле Д-317 11.15

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление, Т.1. Кн 1, параграфы 1 - 6, Кн 2. параграфы 1 - 6.

11 ноября - С.Кьеркегор

С.Кьеркегор. Страх и трепет (Предисловие, Проблема 1, Эпилог)
http://psylib.org.ua/books/kerks01/index.htm

4 ноября – встреча по Декарту

Обсуждаем Декартовское произведение РАССУЖДЕНИЕ О МЕТОДЕ, часть 1-4

28 октября

Френсис Бэкон, Новый органон, (Предисловие, 1 – LXXV) http://lib.ru/FILOSOF/BEKON/nauka2.txt

21 октября - Заседание по Августину и Средневековой картине мира

Августин, Исповедь, Книги 1, 2.
http://psylib.org.ua/books/avgus01/index.htm
http://psylib.org.ua/books/avgus01/txt02.htm

Четверг, 14 октября обсуждаем Аристотелевскую Метафизику, Книга 1, глава 1, 2, 3; Книга 2, глава 1; Книга 4, глава 1, 2, 3; Книга 6, глава 1.

МЕТАФИЗИКА

КНИГА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все люди от природы стремятся к знанию. Доказательство тому - влечение к чувственным восприятиям: ведь независимо от того, есть от них польза или нет, их ценят ради них самих, и больше всех зрительные восприятия, ибо видение, можно сказать, мы предпочитаем всем остальным восприятиям, не только ради того, чтобы действовать, но и тогда, когда мы не собираемся что-либо делать. И причина этого в том, что зрение больше всех других чувств содействует нашему познанию и обнаруживает много различий [в вещах].

Способностью к чувственным восприятиям животные наделены от природы, а на почве чувственного восприятия у одних не возникает память, а у других возникает. И поэтому животные, обладающие памятью, более сообразительны и более понятливы, нежели те, у которых нет способности помнить; причем сообразительны, но не могут научиться все, кто не в состоянии слышать звуки, как, например, пчела и кое-кто еще из такого рода животных; научиться же способны те, кто помимо памяти обладает еще и слухом.

Другие животные пользуются в своей жизни представлениями и воспоминаниями, а опыту причастны мало; человеческий же род пользуется в своей жизни также искусством и рассуждениями. Появляется опыт у людей благодаря памяти; а именно многие воспоминания об одном и том же предмете приобретают значение одного опыта. И опыт кажется почти одинаковым с наукой и искусством. А наука и искусство возникают у людей через опыт. Ибо опыт создал искусство, как говорит Пол, - и правильно говорит, - а неопытность - случай. Появляется же искусство тогда, когда на основе приобретенных на опыте мыслей образуется один общий взгляд на сходные предметы. Так, например, считать, что Каллию при такой-то болезни помогло такое-то средство и оно же помогло Сократу и также в отдельности многим, - это дело опыта; а определить, что это средство при такой-то болезни помогает всем таким-то и таким-то людям одного какого-то склада [например, вялым или желчным при сильной лихорадке), - это дело искусства.

В отношении деятельности опыт, по-видимому, ничем не отличается от искусства; мало того, мы видим, что имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием, но не имеет опыта. Причина этого в том, что опыт есть знание единичного, а искусство - знание общего, всякое же действие и всякое изготовление относится к единичному: ведь врачующий лечит не человека [вообще], разве лишь привходящим образом, а Каллия или Сократа или кого-то другого из тех, кто носит какое-то имя, - для кого быть человеком есть нечто привходящее. Поэтому если кто обладает отвлеченным знанием, а опыта не имеет и познает общее, но содержащегося в нем единичного не знает, то он часто ошибается в лечении, ибо лечить приходится единичное. Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту, и считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо мудрость у каждого больше зависит от знания, и это потому, что первые знают причину, а вторые нет. В самом деле, имеющие опыт знают "что", но не знают "почему"; владеющие же искусством знают "почему", т. е. знают причину. Поэтому мы и наставников в каждом деле почитаем больше, полагая, что они больше знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается.<А ремесленники подобны некоторым неодушевленным предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная [как, например, огонь, который жжет); неодушевленные предметы в каждом таком случае действуют в силу своей природы, а ремесленники - по привычке>. Таким образом, наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины. Вообще признак знатока - способность научить, а потому мы считаем, что искусство в большей мере знание, нежели опыт, ибо владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.

Далее, они одно из чувственных восприятий мы не считаем мудростью, хотя они и дают важнейшие знания о единичном, но они ни относительно чего не указывают "почему", например почему огонь горяч, а указывают лишь, что он горяч.

Естественно поэтому, что тот, кто сверх обычных чувственных восприятий первый изобрел какое-то искусство, вызвал у людей удивление не только из-за какой-то пользы его изобретения, но и как человек мудрый и превосходящий других. А после того как было открыто больше искусств, одни - для удовлетворения необходимых потребностей, другие - для времяпрепровождения, изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды. Поэтому, когда все такие искусства были созданы, тогда были приобретены знания не для удовольствия и не для удовлетворения необходимых потребностей, и прежде всего в тех местностях, где люди имели досуг. Поэтому математические искусства были созданы прежде всего в Египте, ибо там было предоставлено жрецам время для досуга.

В "Этике" уже было сказано, в чем разница между искусством, наукой и всем остальным, относящимся к тому же роду; а цель рассуждения - показать теперь, что так называемая мудрость, по общему мнению, занимается первыми причинами и началами. Поэтому, как уже было сказано ранее, человек, имеющий опыт, считается более мудрым, нежели те, кто имеет [лишь] чувственные восприятия, а владеющий искусством - более мудрым, нежели имеющий опыт, наставник - более мудрым, нежели ремесленник, а науки об умозрительном - выше искусств творения. Таким образом, ясно, что мудрость есть наука об определенных причинах и началах.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Так как мы ищем именно эту науку, то следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности. Во- вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека [ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, - в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему - тот, кто менее мудр.

Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем о мудрости и мудрых. Из указанного здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исходят из меньшего числа [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавления [например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто указывает причины для каждой вещи. А знание и понимание ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку наиболее совершенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главенствующая и главнее вспомогательной, - та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще - наилучшее.

Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудрости] необходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь и благо, и "то, ради чего" есть один из видов причин. А что это не искусство творения, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, чти непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя.

Поэтому и обладание ею можно бы по справедливости считать выше человеческих возможностей, ибо во многих отношениях природа людей рабская, так, что, по словам Симонида бог один иметь лишь мог бы этот дар", человеку же не подобает искать несоразмерного ему знания. Так вот, если поэты говорят правду и если зависть - в природе божества, то естественнее всего ей проявляться в этом случае, и несчастны должны бы быть все, кто неумерен. Но не может божество быть завистливым (впрочем, и по пословице "лгут много песнопевцы"), и не следует какую-либо другую науку считать более ценимой, чем эту. Ибо наиболее божественная наука также и наиболее ценима. А таковой может быть только одна эта - в двояком смысле. А именно: божественна та из наук, которой скорее всего мог бы обладать бог, и точно так же божественной была бы всякая наука о божественном. И только к одной лишь искомой нами науке подходит и то и другое. Бог, по общему мнению, принадлежит к причинам и есть некое начало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у бога. Таким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше - нет ни одной.

Вместе с тем овладение этой наукой должно некоторым образом привести к тому, что противоположно на шим первоначальным исканиям. Как мы говорили, все начинают с удивления, обстоит ли дело таким именно образом, как удивляются, например, загадочным самодвижущимся игрушкам, или солнцеворотам, или несоизмеримости диагонали, ибо всем, кто еще не усмотрен причину, кажется удивительным, если что-то нельзя измерить самой малой мерой. А под конец нужно прийти к противоположному - и к лучшему, как говорится в пословице, - как и в приведенных случаях, когда в них разберутся: ведь ничему бы так не удивился человек, сведущий в геометрии, как если бы диагональ оказалась соизмеримой.

Итак, сказано, какова природа искомой науки и какова цель, к которой должны привести поиски ее и все вообще исследование.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Совершенно очевидно, что необходимо приобрести знание о первых причинах: ведь мы говорим, что тогда знаем в каждом отдельном случае, когда полагаем, что нам известна первая причина. А о причинах говорится в четырех значениях: одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи [ведь каждое "почему" сводится в конечном счете к определению вещи, а первое "почему" и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат [hypokeitmenon); третьей-то, откуда начало движения; четвертой - причину, противолежащую последней, а именно "то, ради чего", или благо [ибо благо есть цель всякого возникновения и движения). Итак, хотя эти причины в достаточной мере рассмотрены у нас в сочинении о природе все же привлечем также и тех, кто раньше нас обратился к исследованию существующего и размышлял об истине. Ведь ясно, что и они говорят о некоторых началах и причинах. Поэтому, если мы разберем эти начала и причины, то это будет иметь некоторую пользу для настоящего исследования; в самом деле, или мы найдем какой-нибудь другой род причин, или еще больше будем убеждены в истинности тех, о которых говорим теперь.

Так вот, большинство первых философов считало началом всего одни лишь материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются, причем сущность хотя и остается, но изменяется в своих проявлениях, - это они считают элементом и началом вещей. И потому они полагают, что ничто не возникает и не исчезает, ибо такое естество [physis) всегда сохраняется; подобно тому как и про Сократа мы не говорим, что он вообще становится, когда становится прекрасным или образованным, или что он погибает, когда утрачивает эти свойства, так как остается субстрат - сам Сократ, точно так же, говорят они, не возникает и не исчезает все остальное, ибо должно быть некоторое естество - или одно, или больше одного, откуда возникает все остальное, в то время как само это естество сохраняется.

Относительно количества и вида такого начала не все учили одинаково. Фалес - основатель такого рода философии-утверждал, что начало-вода (потому он и заявлял, что земля находится на воде); к этому предположению он, быть может, пришел, видя, что пища всех существ влажная и что само тепло возникает из влаги и ею живет (а то, из чего все возникаете - это и есть начало всего). Таким образом, он именно поэтому пришел к своему предположению, равно как потому, что семена всего по природе влажны, а начало природы влажного - вода.

Некоторые же полагают, что и древнейшие, жившие задолго до нынешнего поколения и первые писавшие о богах, держались именно таких взглядов на природу: Океан и Тефию они считали творцами возникновения, а боги, по их мнению, клялись водой, названной самими поэтами Стиксом, ибо наиболее почитаемое - древнейшее, а то, чем клянутся, - наиболее почитаемое. Но действительно ли это мнение о природе исконное и древнее, это, может быть, и недостоверно, во всяком случае о Фалесе говорят, что он именно так высказался о первой причине [что касается Гиппона, то его, пожалуй, не всякий согласится поставить рядом с этими философами ввиду скудости его мыслей).

Анаксимен же и Диогена считают, что воздух первое [proteron) воды, и из простых тел преимущественно его принимают за начало; а Гиппас из Метапонта и Гераклит из Эфеса-огонь, Эмпедокл же - четыре элемента, прибавляя к названным землю как четвертое. Эти элементы, по его мнению, всегда сохраняются и не возникают, а в большом или малом количестве соединяются в одно или разъединяются из одного.

А Анаксагор из Клазомен, будучи старше Эмпедокла, но написавший свои сочинения позже его, утверждает, что начал бесконечно много: по его словам, почти все гомеомерии , так же как вода или огонь, возникают и уничтожаются именно таким путем - только через соединение и разъединение, а иначе не возникают и не уничтожаются, а пребывают вечно.

Исходя из этого за единственную причину можно было бы признать так называемую материальную причину. Но по мере продвижения их в этом направлении сама суть дела указала им путь и заставила их искать дальше. Действительно, пусть всякое возникновение и уничтожение непременно исходит из чего-то одного или из большего числа начал, но почему это происходит и что причина этого? Ведь как бы то ни было, не сам же субстрат вызывает собственную перемену; я разумею, что, например, не дерево и не медь - причина изменения самих себя, и не дерево делает ложе, и не медь - изваяние, а нечто другое есть причина изменения. А искать эту причину-значит искать некое иное начало, [а именно], как мы бы сказали, то, откуда начало движения. Так вот, те, кто с самого начала взялся за подобное исследование и заявил, что субстрат один, не испытывали никакого недовольства собой, но во всяком случае некоторые из тех, кто признавал один субстрат, как бы под давлением этого исследования объявляли единое неподвижным, как и всю природу, не только в отношении возникновения и уничтожения [это древнее учение, и все с ним соглашались), но и в отношении всякого другого рода изменения; и этим их мнение отличается от других. Таким образом, из тех, кто провозглашал мировое целoe единым, никому не удалось усмотреть указанную причину, разве что Пармениду, да и ему постольку, поскольку он полагает не только одну, но в некотором смысле две причины. Те же, кто признает множество причин, скорее могут об этом говорить, например те, кто признает началами теплое и холодное или огонь и землю: они рассматривают огонь как обладающий двигательной природой, а воду, землю и тому подобное - как противоположное ему.

После этих философов с их началами, так как эти начала были недостаточны, чтобы вывести из них природу существующего, сама истина, как мы сказали, побудила искать дальнейшее начало. Что одни вещи бывают, а другие становятся хорошими и прекрасными, причиной этого не может, естественно, быть ни огонь, ни земля, ни что-либо другое в этом роде, да так они и не думали; но столь же неверно было бы предоставлять такое дело случаю и простому стечению обстоятельств. Поэтому тот, кто сказал, что ум находится, так же как в живых существах, и в природе и что он причина миропорядка и всего мироустройства, казался рассудительным по сравнению с необдуманными рассуждениями его предшественников. Мы знаем, что Анаксагор высказал такие мысли, но имеется основание считать, что до него об этом сказал Гермотим из Клазомен. Те, кто придерживался такого взгляда, в то же время признали причину совершенства [в вещах] первоначалом существующего, и притом таким, от которого существующее получает движение.

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из того, что никто не в со стоянии достичь ее надлежащим образом, но и не терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке, правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается, получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит примерно так, как у нас говорится в пословице: "Кто же не попадет в ворота [из лука]?", то в этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некоторым целым, можно быть не в состоянии владеть частью,-это показывает трудность исследования истины.

Но поскольку трудность двоякая, причина ее, быть может, не в вещах, а в нас самих: действительно, каков дневной свет для летучих мышей, таково для разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего. И справедливо быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем, кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали истине, упражняя до нас способность [к познанию]. В самом деле, если бы не было Тимофея, мы не имели бы многих лирических песен; а если бы не было Фринида, то не было бы Тимофея. То же можно сказать и о тех, кто говорил об истине, - от одних мы позаимствовали некоторые мнения, а благодаря другим появились эти.

Верно также и то, что философия называется знанием об истине. В самом деле, цель умозрительного знания - истина, а цель знания, касающегося деятельности, - дело: ведь люди деятельные даже тогда, когда они рассматривают вещи, каковы они, исследуют

не вечное, а вещь в ее отвошевии к чему-то и в настоящее время. Но мы не знаем истины, не зная причины. А из всех вещей тем или иным свойством в наибольшей степени обладает та, благодаря которой такое же свойство присуще и другим; например, огонь наиболее тепел, потому что он и для других вещей причина тепла. Так что и наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального; так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Есть некоторая наука, исследующая сущее как таковое, а также то, что ему присуще само по себе. Эта наука не тождественна ни одной из так называемых частных наук, ибо ни одна из других наук не исследует общую природу сущего как такового, а все они, отделяя себе какую-то часть его, исследуют то, что присуще этой части, как, например, науки математические. Атак как мы ищем начала и высшие причины, то ясно, что они должны быть началами и причинами чего-то самосущного (physeos tines kath' hauten). Если же те, кто искал элементы вещей, искали и эти начала, то и искомые ими элементы должны быть элементами не сущего как чего-то привходящего, а сущего как такового. А потому и нам необходимо постичь первые причины сущего как такового.

ГЛАВА ВТОРАЯ

О сущем говорится, правда, в различных значениях, но всегда по отношению к чему-то одному, к одному естеству и не из-за одинакового имени, а так, как все здоровое, например, относится к здоровью или потому, что сохраняет его, или потому, что содействует ему, или потому, что оно признак его, или же потому, что способно воспринять его; и точно так же врачебное по отношению к врачебному искусству (одно называется так потому, что владеет этим искусством, другое - потому, что имеет способность к нему, третье-потому, что оно его применение), и мы можем привести и другие случаи подобного же словоупотребления. Так вот, таким же точно образом и о сущем говорится в различных значениях, но всякий раз по отношению к одному началу; одно называется сущим потому, что оно сущность, другое - потому, что оно состояние сущности, третье - потому, что оно путь к сущности, или уничтожение и лишенность ее, или свойство ее, или то, что производит или порождает сущность и находящееся в каком-то отношении к ней; или оно отрицание чего-то из этого или отрицание самой сущности, почему мы и о не-сущем говорим, что оно есть не-сущее. И подобно тому как все здоровое исследуется одной наукой, точно так же обстоит дело и в остальных случаях. Ибо одна наука должна исследовать не только то, что сказывается о принадлежащем к одному [роду], но и то, что сказывается о том, что находится в каком-то отношении к одному естеству: ведь и это в некотором смысле сказывается о принадлежащем к одному [роду]. Поэтому ясно, что и сущее как таковое должно исследоваться одной наукой. А наука всюду исследует главным образом первое - то, от чего зависит остальное и через что это остальное получает свое название. Следовательно, если первое - сущность, то философ, надо полагать, должен знать начала и причины сущностей.

Каждый род [существующего] исследуется одной наукой, так же как воспринимается одним чувством; так, грамматика, например, будучи одной наукой, исследует все звуки речи. Поэтому и все виды сущего как такового исследует одна по роду наука, а отдельные виды - виды этой науки.

Итак, сущее и единое - одно и то же, и природа у них одна, поскольку они сопутствуют друг другу так, как начало и причина, но не в том смысле, что они выражаемы через одно и то же определение (впрочем, дело не меняется, если мы поймем их и так; напротив, это было бы даже удобнее). Действительно, одно и то же - "один человек" и "человек", "существующий человек" и "человек", и повторение в речи "он есть один человек" и "он есть человек" не выражает что-то разное (ясно же, что ["сущее"] не отделяется [от "единого"] ни в возникновении, ни в уничтожении), и точно так же "единое" [от "сущего" по отделяется]; так что очевидно, что присоединение их не меняет здесь смысла и что "единое" не есть здесь что-то другое по сравнению с сущим. Кроме того, сущность каждой вещи есть "единое" не привходящим образом, и точно так же она по существу cвоему есть сущее. Так что, сколько есть видов единого, столько же ы видов сущего, и одна и та же по роду наука исследует их суть; я имею в виду, например, исследование тождественного, сходного и другого такого рода, причем почти все противоположности сводятся к этому началу ; однако об этом достаточно того, что было рассмотрено нами в "Перечне противоположностей".

И частей философии стольно, сколько есть видов сущностей, так что одна из них необходимо должна быть первой и какая-то другая-последующей. Ибо сущее <и единое> непосредственно делятся на роды, а потому этим родам будут соответствовать и науки. С философом же дело обстоит так же, как и с тем, кого называют математиком: и математика имеет части, и в ней есть некая первая и вторая паука и другие последующие.

Далее, так как одна наука исследует противолежащее одно другому, а единому противолежит многое и так как отрицание и лишенность исследуются одной наукой, потому что в обоих случаях исследуется нечто единое, относительно чего имеется отрицание или лишевность (в самом дело, мы говорим, что это единое или вообще не присуще чему-нибудь или не присуще какому-нибудь роду; при отрицании для единого не устанавливается никакого отличия от того, чти отрицается, ибо отрицание того, что отрицается, есть его отсутствие; а при лишенности имеется и нечто лежащее в основе, относительно чего утверждается, что оно чего-то лишено); так как, стало быть, единому противостоит многое, то дело указанной нами науки познавать и то, что противолежит перечисленному выше, а именно иное, или инаковое, несходное и неравное, а также все остальное, производное от них или от множества и единого. И сюда жe принадлежит и противоположность: ведь и противоположность есть некоторого рода различие, а различие есть инаковость (heterotes). Поэтому так как о едином говорится в различных значениях, то и о них, ковочно, будет говориться в различных значениях, но познание их всех будет делом одной науки, ибо нечто исследуется разными науками не в том случае, когда оно имеет различные значения, а в том, если их нельзя поставить ни в подчинение, ни в какое-либо другое отношение к одному [и тому же]. А так как все значения [в нашем случае] возводятся к чему-то первому, например все, что обозначается как единое, - к первому единому, то нужно признать, что так же обстоит дело и с тождественным, и с различным, а также с [другими?] противоположностями. Поэтому, различив, в скольких значениях употребляется каждое, надлежит затем указать, каково его отношение к первому в каждом роде высказываний. А именно: одно имеет отношение к первому в силу того, что обладает им, другое - в силу того, что производит его, третье - иным подобного же рода образом.

Таким образом, совершенно очевидно, <об этом речь шла при изложении затруднений>, что сущее, единое, противоположное и тому подобное, а также сущность надлежит объяснять одной науке (а это был один из вопросов в разделе о затруднениях). И философ должен быть в состоянии исследовать все это. В самом деле, если это не дело философа, то кому же рассмотреть, например, одно ли и то же Сократ и сидящий Сократ, и противоположно ли чему-то одному лишь одно, или что такое противоположное и в скольких значениях о нем говорится? Точно так же и относительно всех других подобных вопросов. Так как все это есть существенные свойства (prthle kath' hauta) единого и сущего как таковых, а не как чисел, или линий, или огня, то ясно, что указанная наука должна познать и суть тождественного, сходного, равного и тому подобного и противолежащего им и их свойства. И ошибка тех, кто их рассматривает, не в том, что они занимаются делом, не свойственным философу, а в том, что они ничего толком не знают о сущности, которая первое свойств. Ведь если [и] число как таковое имеет свои свойства, например нечетное и четное, соизмеримость и равенство, превышение и недостаток, причем эти свойства присущи числам и самим по себе, и в их отношении друг к другу; если и тело, неподвижное и движущееся, не имеющее тяжести и имеющее ее, обладает другими свойствами, лишь ему принадлежащими, то точно так же и сущее как тако- вое имеет свойства, лишь ему принадлежащие; и вот относительно этих свойств философу и надлежит рассмотреть истину.

Подтверждением этому служит то, что диалектики и софисты подделываются под философов (ибо софистика-это только мнимая мудрость, и точно так же диалектики рассуждают обо всем, а общее всем-сущее); рассуждают же они об этом явно потому, что это принадлежность философии. Действительно, софистика и диалектика занимаются той же областью, что и философия, но философия отличается от диалектики способом применения своей способности, а от софистики - выбором образа жизни. Диалектика делает попытки исследовать то, что познает философия, а софистика - это философия мнимая, а не действительная.

Далее, в каждой паре противоположностей одно есть лишенность, и все противоположности сводимы к сущему и не-сущему, к единому и множеству, например: покой - к единому, движение - к множеству; с другой стороны, все, пожалуй, признают, что существующие вещи и сущность слагаются из противоположностей; по крайней мере все признают началами противоположности; так, одни признают началами нечетное и четное, другие - теплое и холодное, третьи - предел и беспредельное, четвертые - дружбу и вражду. По-видимому, и все остальные противоположности сводимы к единому и множеству (оставим в силе это сведение, как мы его приняли [в другом месте]), а уж признаваемые другими начала полностью подпадают под единое и множество как под их роды. Таким образом, и отсюда ясно, что исследование сущего как такового есть дело одной науки. Действительно, все это или противоположности, или происходит из противоположностей, начала же противоположностей - это единое и множество. А они исследуются одной наукой, все равно, имеют ли они одно значение или, как это, пожалуй, и обстоит на самом деле, не одно значение. Однако если о едином и говорится в различных значениях, то все же остальные значения его так или иначе соотносимы с первым, и так же будет обстоять дело и с противоположным им; и уже поэтому, даже если сущее или единое не общее и не одно и то же для всего или не существуют отдельно (чего, пожалуй, на самом деле и нет), а единство состоит в одних случаях лишь в соотносимости с одним, в других - в последовательности, уже поэтому, стало быть, не дело геометра, например, исследовать, что такое противоположное или совершенное сущее или единое, тождественное или различное, разве только в виде предпосылки.

Итак, ясно, что исследование сущего как такового и того, что ему как таковому присуще, есть дело одной науки и что та аде наука исследует не только сущности, но и то, что им присуще: и то, чти было указано выше, и предшествующее и последующее, род и вид, целое и часть и тому подобное.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Теперь следует объяснить, должна ли одна нарта пли разные заниматься, с одной стороны, тем, что в математике называется аксиомами, с другой-сущностью. Совершенно очевидно, что и такие аксиомы должна рассматривать одна наука, а именно та, которой занимается философ, ибо аксиомы эти имеют силу для всего существующего, а не для какого-то особого рода отдельно от всех других. И применяют их все, потому что они истинны для сущего как такового, а каждый род есть сущее; по их применяют настолько, насколько это каждому нужно, т. е. наскально простирается род, относительно которого приводятся доказательства. Так как, стало быть, аксиомы имеют силу для всего, поскольку оно есть сущее (а сущее ведь обще всему), то ясно, что тому, кто познает сущее как таковое, надлежит исследовать и аксиомы. Поэтому никто из тех, кто изучает частное, не берется каким-то образом утверждать о них, истинны ли они или нет, - ни геометр, ни арифметик, разве только кое-кто из рассуждающих о природе, со стороны которых поступать так было вполне естественно: ведь они полагали, что они одни изучают природу в целом и сущее [как таковое]. Но так как есть еще кто-то выше тех, кто рассуждает о природе (ибо природа есть лишь один род сущего), то тому, кто исследует общее и первую сущность, необходимо рассматривать и аксиомы; что аде касается учения о природе, то оно также есть некоторая мудрость, по не первая. А попытки иных рассуждающих об истине разобраться, как же следует понимать [аксиомы], объясняются их незнанием аналитики, ибо [к рассмотрению] должно приступать, уже заранее зная эти аксиомы, а не изучать их, услышав про них.

Что исследование начал умозаключения также есть дело философа, т. е. того, кто изучает всякую сущность вообще, какова она от природы, - это ясно. А тот, кто в какой-либо области располагает наибольшим знанием должен быть в состоянии указать наиболее достоверных начала своего предмета, и, следовательно, тот, кто рас полагает таким знанием о существующем как таковом должен быть в состоянии указать эти наиболее достоверные начала для всего. А это и есть философ. А самое достоверное из всех начал - то, относительно которого невозможно ошибиться, ибо такое начало должно быть наиболее очевидным (ведь все обманываются в том, чти не очевидно) и свободным от всякое предположительности. Действительно, начало, которое необходимо знать всякому постигающему что-либо из существующего, не есть предположение; а то, что необходимо уже знать тому, что познает хоть что-нибудь он должен иметь, уже приступая к рассмотрению. Таким образом, ясно, что именно такое начало есть наиболее достоверное из всех; а чти это за начало, укажем теперь. А именно: невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одном) и тому же в одном и том же отношении (и все другое. что мы могли бы еще уточнить, пусть будет уточнено во избежание словесных затруднений)-это, конечно. самое достоверное из всех начал, к нему подходит данное выше определение. Конечно, не может кто бы то ни было считать одно и то же существующим и не существующим, как это, по мнению некоторых, утверждает Гераклит; но дело в том, что нет необходимости считать действительным то, чти утверждаешь на словах. Если невозможно, чтобы противоположности бы ли в одно и то же время присущи одному и то му же (пусть будут даны нами обычные уточно. пня этого положения), и если там, где одно мне ние противоположно другому, имеется противоречием то очевидно, что один и тот же человек не может в одно и то же время считать одно и то же существующим и не существующим; в самом деле, тот, кто в этом ошибается, имел бы в одно и то же время противоположные друг другу мнения. Поэтому все, кто приводит доказательство, сводят его к этому положению как к последнему: ведь по природе оно начало даже для всех других аксиом.

КНИГА ШЕСТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

То, что мы ищем, - это начала и причины существующего, притом, конечно, поскольку оно существующее. А именно: имеется некоторая причина здоровья и хорошего самочувствия, а также начала, элементы и причины математических предметов, и вообще всякое знание, основанное на рассуждениях или каким-то образом причастное рассуждению, имеет своим предметом более или менее точно определенные причины и начала. Но всякое такое знание имеет дело с одним определенным сущим и одним определенным родом, которым оно ограничивается, а не с сущим вообще и не поскольку оно сущее, и не дает никакого обоснования для сути предмета, а исходит из нее: в одном случае показывая ее с помощью чувственного восприятия, в другом-принимая ее как предпосылку, оно с большей или меньшей строгостью доказывает то, что само по себе присуще тому роду, с которым имеет дело. А потому ясно, что на основе такого рода наведения получается не доказательство сущности или сути предмета, а некоторый другой способ их показа; и точно так же такие знания ничего не говорят о том, существует ли или не существует тот род, с которым они имеют дело, ибо одна и та же деятельность рассуждения должна выяснить, что есть предмет и есть ли он.

Так как учение о природе также имеет теперь дело с некоторым родом сущего, а именно с такой сущностью, которая имеет начало движения и покоя в самой себе, то ясно, что оно учение не о деятельности и не о творчестве (ведь творческое начало находится в творящем, будь то ум, искусство или некоторая способность, а деятельное начало - в деятеле как его решение, ибо сделанное и решенное-это одно и то же); поэтому если всякое рассуждение направлено либо на деятельность или на творчество, либо на умозрительное, то учение о природе должно быть умозрительным, но умозрительным знанием лишь о таком сущем, которое способно двигаться, и о выраженной в определении (kata ton logon) сущности, которая по большей части не существует отдельно [от материи]. Не должно остаться незамеченным, каковы суть бытия вещи и ее определение, ибо исследовать без них - это все равно что не делать ничего. Из определяемых предметов и их сути одни можно сравнить с "курносым", другие - с "вогнутым": они отличаются друг от друга тем, что "курносое" есть нечто соединенное с материей (ведь "курносое" -это "вогнутый" нос), а вогнутость имеется без чувственно воспринимаемой материи. Так вот, если о всех природных вещах говорится в таком же смысле, как о курносом, например: о носе, глазах, лице, плоти, кости, живом существе вообще, о листе, корне, коре, растении вообще (ведь определение ни одной из них невозможно, если не принимать во внимание движение; они всегда имеют материю), то ясно, как нужно, когда дело идет об этих природных вещах, искать и определять их суть и почему исследование души также отчасти относится к познанию природы, а именно постольку, поскольку душа не существует без материи.

Что учение о природе, таким образом, есть учение умозрительное, это очевидно из сказанного. Но и математика - умозрительная наука. А есть ли она наука о неподвижном и существующем отдельно, это сейчас не ясно, однако ясно, что некоторые математические науки рассматривают свои предметы как неподвижные и как существующие отдельно. А если есть нечто вечное, неподвижное и существующее отдельно, то его, очевидно, должна познать наука умозрительная, однако оно должно быть предметом не учения о природе (ибо последнее имеет дело с чем-то подвижным) и не математика, а наука, которая первее обоих. В самом деле, учение о природе занимается предметами, существующими самостоятельно, но не неподвижными; некоторые части математики исследуют хотя и неподвижное, однако, пожалуй, существующее не самостоятельно, а как относящееся к материи; первая же философия исследует самостоятельно существующее и неподвижное. А все причины должны быть вечными, особенно же эти, ибо они причины тех божественных предметов которые нам являются.

Таким образом, имеются три умозрительных учения: математика, учение о природе, учение о божественном (совершенно очевидно, что если где-то существует божественное, то ему присуща именно такая природа), и достойнейшее знание должно иметь своим предметом достойнейший род [сущего]. Так вот, умозрительные науки предпочтительнее всех остальных, а учение о божественном предпочтительнее других умозрительных наук. В самом деле, мог бы возникнуть вопрос, занимается ли первая философия общим или каким-нибудь одним родом [сущего], т. е. какой-нибудь одной сущностью (physis): ведь неодинаково обстоит дело и в математических науках: геометрия и учение о небесных светилах занимаются каждая определенной сущностью (physis), а общая математика простирается на все. Если пет какой-либо другой сущности (oysia), кроме созданных природой, то первым учением было бы учение о природе. Но если есть некоторая неподвижная сущность, то она Первее и учение о ней составляет первую философию, притом оно общее [знание] в том смысле, что оно первое. Именно первой философии надлежит исследовать сущее как сущее - что оно такое и каково все присущее ему как сущему.

Следующее заседание

Четверг, 7 октября, обсуждаем Платоновский Пир, см. например, тут: http://lib.ru/POEEAST/PLATO/pir.txt

Предварительные вопросы для обсуждения:

1. Что особенного в самосознании Сократа?
2. Как предстает достойная жизнь в речах?
3. Каков образ смерти в Апологии?
Обсуждение - в древе этой записи (в конце запсиси - ссылка комментарии, нажимаем на нее)
или на
http://offtop.ru/philosophy/v1_692149__.php
если зарегистрируетесь вовремя, конечно:)
п.н. Если я вовремя не появлюсь - все равно начинайте обсуждение

4 заседание - виртуальное (30 сент, 20.30)

Поскольку я буду 30 сентября в 11.15 занят, то обсуждение этого текста будет проходить в Сети, например, 30 сентября в 20.30 на этом блоге (переписываться будем комментариями), другие возможности - то же на блоге http://philosophy-way.livejournal.com/, и, возможно, в форуме Философия на http://offtop.ru/ (об этом сообщу дополнительно). Но, конечно, в форуме нужно успеть зарегистрироваться, а с системой комментариев – разобраться. Сам текст - "Апология Сократа", например, тут: http://lib.ru/POEEAST/PLATO/platon__apologiya_sokrata.txt

встреча 23 сентября - Древний Китай. Лунь-Юй

ГЛАВА ПЕРВАЯ. "СЮЭ ЭР"

1. Учитель сказал2: "Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно? Встретить друга, прибывшего издалека, разве это не радостно? Человек остается в неизвестности и не испытывает обиды, разве это не благородный муж?"3.
2. Ю-цзы4 сказал: "Мало людей, которые, будучи почтительными к родителям и уважительными к старшим братьям, любят выступать против вышестоящих. Совсем пет людей, которые не любят выступать против вышестоящих, но любят сеять смуту. Благородный муж стремится к основе. Когда он достигает основы, перед ним открывается правильный путь. Почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям - это основа человеколюбия" 5.
3. Учитель сказал: "У людей с красивыми словами и притворными манерами мало человеколюбия".
4. Цзэн-цзы6 сказал: "Я ежедневно проверяю себя в трех отношениях: преданно ли служу людям, искренен ли в отношениях с друзьями, повторяю ли заповеди учителя?"
5. Учитель сказал: "Управляя царством, имеющим тысячу боевых колесниц, следует серьезно относиться к делу и опираться на доверие, соблюдать экономию в расходах и заботиться о людях; использовать народ в соответствующее время" 7.
6. Учитель сказал: "Молодые люди должны дома проявлять почтительность к родителям, а вне его - уважительность к старшим, серьезно и честно относиться к делу, безгранично любить народ и сближаться с человеколюбивыми людьми. Если после осуществления всего этого у них останутся силы, их можно тратить на чтение книг" 8.
7. Цзы-ся9 сказал: "Если кто-либо вместо любви к прекрасному избирает уважение к мудрости, отдает все свои силы служению родителям, не щадит своей жизни, служа государю, правдив в отношениях с друзьями, то, хотя о нем и говорят, что он не обладает ученостью, я обязательно назову его ученым человеком" 10.
8. Учитель сказал: "Если благородный муж не ведет себя с достоинством, он не имеет авторитета, и, хотя он и учится, его знания не прочны. Стремись к преданности и искренности; не имей друзей, которые бы уступали тебе [в моральном отношении]; совершив ошибку, не бойся ее исправить"5.
9. Цзэн-цзы сказал: "Если должным образом относиться к похоронам родителей и чтить память предков, то мораль в народе будет все более укрепляться" 12.
10. Цзы-цинь13 спросил Цзы-гуна14: "Когда учитель прибывал в какое-нибудь царство, он обязательно хотел услышать, как оно управляется. Он сам спрашивал об этом или же ему рассказывали?" Цзы-гун ответил: "Учитель был мягок, доброжелателен, учтив, бережлив, уступчив и благодаря этому узнавал [об управлении]. Он добивался этого не так, как другие".
11. Учитель сказал: "Если при жизни отца следовать его воле, а после его смерти следовать его поступкам и в течение трех лет не изменять порядков, заведенных отцом, то это можно назвать сыновней почтительностью".
12. Ю-цзы сказал: "Использование ритуала ценно потому, что оно приводит людей к согласию. Путь древних правителей был прекрасен. Свои большие и малые дела они совершали в соответствии с ритуалом. Совершать то, что нельзя делать, и при этом в интересах согласия стремиться к нему, не прибегая к ритуалу для ограничения этого поступка, - так поступать нельзя".
13. Ю-цзы сказал: "Если в искренности [человек] близок к долгу, словам его можно верить. Если в почтении [человек] близок к ритуалу, его не следует позорить. Если он не утратил родственных чувств, на него можно положиться".
14. Учитель сказал: "Когда благородный муж умерен в еде, не стремится к удобству в жилье, расторопен в делах, сдержан в речах и, чтобы усовершенствовать себя, сближается с людьми, обладающими правильными принципами, о нем можно сказать, что он любит учиться".
15. Цзы-гун спросил: "Хорошо ли, если бедняк не заискивает, а богач не зазнается?" Учитель ответил: "Хорошо, но не так, как если бы бедняк испытывал радость и богач любил ритуал". Цзы-гун спросил: "Не об этом ли говорится в "Ши цзин": [слоновую кость] вначале режут, а затем отделывают, [яшму] вначале вырезают, а затем отшлифовывают" 15. Учитель ответил: "Сы! С вами можно начать разговор о "Ши цзин". Когда я говорю вам о чем-нибудь, что совершилось в прошлом, вы [уже] знаете, что последует в будущем".
16. Учитель сказал: "Не беспокойся о том, что люди тебя не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей".


ГЛАВА ВТОРАЯ. "ВЭЙ ЧЖЭН"

1. Учитель сказал: "Правящий с помощью добродетели подобен полярной звезде, которая занимает свое место в окружении созвездий" 16.
2. Учитель сказал: "Если выразить одной фразой смысл трехсот 17 стихов "Ши цзин", то можно сказать, что в них нет порочных мыслей".
3. Учитель сказал: "Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклоняться [от наказаний] и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуала, народ будет знать стыд и он исправится" 18.
4. Учитель сказал: "В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учебе. В тридцать лет я обрел самостоятельность. В сорок лет я освободился от сомнений. В пятьдесят лет я познал волю неба. В шестьдесят лет научился отличать правду от неправды. В семьдесят лет я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал ритуала".
5. Мэн И-цзы 19 спросил о почтительности к родителям. Учитель ответил: "Не нарушай [принципов]". Когда Фань Чи20 вез [учителя] на колеснице, тот сказал ему: "Мэн-сунь спросил меня о почтительности к родителям, я ему ответил: "Не нарушай [принципов]"". Фань Чи спросил:
"Что это значит?" Учитель ответил: "При жизни родителей служить им, следуя ритуалу. Когда они умрут, похоронить их в соответствии с ритуалом и приносить им жертвы, руководствуясь ритуалом".
6. Мэн У-бо21 спросил о почтительности к родителям. Учитель ответил: "Родители всегда печалятся, когда их дети болеют" 22.
7. Цзы-ю23 спросил о почтительности к родителям. Учитель ответил: "Сегодня почтительностью к родителям называют их содержание. Но люди содержат также собак и лошадей. Если родителей не почитать, то чем будет отличаться отношение к ним от отношения к собакам и лошадям?"
8. Цзы-ся спросил о почтительности к родителям. Учитель ответил: "Трудно постоянно выражать радость. Разве можно считать почтительностью к родителям только то, когда дети работают за них и предлагают им первым отведать вино и пищу?"
9. Учитель сказал: "Я беседовал с Хуэем24 целый день, и он, как глупец, ни в чем мне не прекословил. Когда он ушел, подумал о нем и смог понять, что Хуэй далеко не глупец".
10. Учитель сказал: "Посмотрев на поступки человека, взгляни на их причины, установи, вызывают ли они у него беспокойство. И тогда, сможет ли человек скрыть, [что он собой представляет]? Сможет ли человек скрыть, [что он собой представляет]?"
11. Учитель сказал:-"Тот, кто, повторяя старое, узнает новое, может быть наставником [людей]".
12. Учитель смазал: "Благородный муж не подобен вещи"25.
13. Цзы-гун спросил о благородном муже. Учитель ответил: "Он прежде осуществляет задуманное, а потом уже говорит об этом".
14. Учитель сказал: "Благородный муж ко всем относится одинаково, он не проявляет пристрастия; низкий человек проявляет пристрастие и не относится ко всем одинаково".
15. Учитель сказал: "Учиться и не размышлять - напрасно терять время, размышлять и не учиться - губительно".
16. Учитель сказал: "Изучение неправильных взглядов вредно".
17. Учитель сказал: "Ю26, я научу тебя [правильному отношению] к знанию. Зная что-либо, считай, что знаешь;
не зная, считай, что не знаешь, - это и есть [правильное отношение] к знанию".
18. Цзы-чжан27 учился, чтобы стать чиновником. Учитель сказал: "[Для этого надо] больше слушать, не придавая значения тому, что вызывает сомнения, об остальном говорить осторожно, и тогда порицаний будет мало. [Для этого надо] больше видеть, не делать того, в чем не уверен, а остальное делать осторожно, и тогда будет мало раскаянии. Когда слова вызывают мало порицаний, а поступки мало раскаянии, тогда можно стать чиновником".
19. Ай-гун28 спросил: "Какие нужно принять меры для того, чтобы народ подчинялся?" Кун-цзы ответил:
"Если выдвигать справедливых людей и устранять несправедливых, народ будет подчиняться. Если же выдвигать несправедливых и устранять справедливых, народ не будет подчиняться".
20. Цзи Кан-цзы29 спросил: "Как сделать народ почтительным, преданным и старательным?" Учитель ответил: "Если вы будете в общении с народом строги, то народ будет почтителен. Если вы проявите сыновнюю почтительность к своим родителям и будете милостивы [к народу], то народ будет предан. Если вы будете выдвигать добродетельных людей и наставлять тех, кто не может быть добродетельным, то парод будет старательным".
21. Кто-то сказал Кун-цзы: "Почему вы не занимаетесь управлением [государством]?" Учитель ответил:
"В "Шу цзин" говорится: "Когда надо проявить сыновнюю почтительность, прояви сыновнюю почтительность;
будь дружен со своими братьями, осуществление этого и есть управление". Если это и есть управление, то к чему заниматься управлением [государством]?"
22. Учитель сказал: "Не знаю, как можно, чтобы у человека не было правдивости. Это подобно тому, что у большой повозки нет скрепы, а у малой - нет поперечины. Как можно ехать [на этих повозках]?"
23. Цзы-чжан спросил: "Можно ли знать, что будет десять поколений спустя?" Учитель ответил: "[Династия] Инь унаследовала ритуал [династии] Ся; то, что она отбросила, и то, что она добавила, - известно. [Династия] Чжоу унаследовала ритуал [династии] Инь; то, что она отбросила, и то, что она добавила, - известно. Поэтому можно знать, что будет при преемниках династии Чжоу, хотя и сменят друг друга сто поколений".
24. Учитель сказал: "Приносить жертвы духам не своих предков - проявление лести. Видеть то, осуществление чего требует долг, и не сделать есть отсутствие мужества".
оглавление

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. "ЛИ ЖЭНЬ"

1. Учитель сказал: "Там, где царит человеколюбие, прекрасно. Поэтому когда [кто-либо] поселяется там, где нет человеколюбия, разве он мудр?"
2. Учитель сказал: "Человек, не обладающий человеколюбием, не может долго жить в условиях бедности, но он не может долго жить и в условиях радости. Человеколюбивому человеку человеколюбие приносит успокоение. Мудрому человеку человеколюбие приносит пользу".
3. Учитель сказал: "Только обладающий человеколюбием может любить людей и ненавидеть людей".
4. Учитель сказал: "Тот, кто искренне стремится к человеколюбию, не совершит зла".
5. Учитель сказал: "Люди желают богатства и знатности. Если не руководствоваться правильными принципами, их не получишь. Людям ненавистны бедность и знатность. Если не руководствоваться правильными принципами, от них не избавишься. Если благородный муж утратит человеколюбие, то можно ли считать его благородным мужем? Благородный муж обладает человеколюбием даже во время еды. Он должен следовать человеколюбию, будучи крайне занятым. Он должен следовать человеколюбию, даже терпя неудачи".
6. Учитель сказал: "Я не видел тех, кто любит человеколюбие, и тех, кто ненавидит то, что является нечеловеколюбием. Те, кто любит человеколюбие, [считают], что нет ничего выше его. Те, кто ненавидит то, что является нечеловеколюбием, сами обязательно следуют человеколюбию; они поступают так, чтобы то, что является нечеловеколюбием, их не касалось. Могут ли люди целый день отдавать свои силы следованию человеколюбию? Я не видел людей, у которых на это не хватило бы сил. Такие люди есть. Только я их не видел".
7. Учитель сказал: "[Характер] ошибок зависит от того, кем они сделаны. Только посмотрев на ошибки, можно узнать, обладает ли человек человеколюбием".
8. Учитель сказал: "Если утром познаешь правильный путь47, вечером можно умереть".
9. Учитель сказал: "Тот, кто стремится познать правильный путь, но стыдится плохой одежды и пищи, не достоин того, чтобы с ним вести беседу".
10. Учитель сказал: "Благородный муж не выделяет в Поднебесной одни дела и не пренебрегает другими, он поступает так, как велит долг".
11. Учитель сказал: "Благородный муж думает о морали; низкий человек думает о том, как бы получше устроиться. Благородный муж думает о том, как бы не нарушить законы; низкий человек думает о том, как бы извлечь выгоду".
12. Учитель сказал: "Тот, кто действует, стремясь к выгоде для себя, вызывает большую неприязнь". 48
13. Учитель сказал: "Можно ли управлять [государством] с помощью уступчивости?48 Какая в том трудность? Если с помощью уступчивости нельзя управлять государством, то что это за ритуал?"
14. Учитель сказал: "Человек не должен печалиться, если он не имеет [высокого] поста, он должен лишь печалиться о том, что он не укрепился [в морали]. Человек не должен печалиться, что он неизвестен людям. Как только он начнет стремиться к укреплению в морали, люди узнают о нем".
15. Учитель сказал: "Шэнь49! Мое учение пронизано одной идеей". Цзэн-цзы сказал: "Истинно так!" Когда учитель ушел, ученики спросили: "Что это значит?" Цзэн-цзы ответил: "Основные принципы учителя - преданность [государю] и забота [о людях], больше ничего" 50.
16. Учитель сказал: "Благородный муж знает только долг, низкий человек знает только выгоду".
17. Учитель сказал: "Когда видишь мудрого человека, подумай о том, чтобы уподобиться ему. Когда видишь человека, который не обладает мудростью, взвесь свои собственные поступки".
18. Учитель сказал: "Служи своим родителям, мягко увещевай их. Если видишь, что они проявляют несогласие, снова прояви почтительность и не иди против их воли. Устав, не обижайся на них".
19. Учитель сказал: "Пока родители живы, не уезжай далеко, а если уехал, обязательно живи в определенном месте".
20. Учитель сказал: "Если в течение трех лет [после смерти отца] сын не изменяет порядков, заведенных им, это называется сыновней почтительностью".
21. Учитель сказал: "Нельзя не знать возраст родителей, чтобы, с одной стороны, радоваться, а с другой- проявлять беспокойство".
22. Учитель сказал: "Древние говорили с осторожностью, так как опасались, что не смогут выполнить сказанное".
23. Учитель сказал: "Осторожный человек редко ошибается".
24. Учитель сказал: "Благородный муж стремится быть медленным в словах и быстрым в делах".
25. Учитель сказал: "Добродетельный человек не остается одиноким, у него обязательно появятся близкие [ему по духу]".
26. Цзы-ю сказал: "Надоедливость в служении государю приводит к позору. Надоедливость в отношениях с друзьями приводит к тому, что они будут тебя избегать".

2 заседание

Катха
1.1 Один брахман, желая небесной награды, принес в жертву богам все свое достояние.
У него был сын по имени Начикетас. Глядя на жертвоприношение отца, мальчик испытал прилив веры и подумал: "Эти коровы давно бесплодны и дряхлы. Такое нищенское подношение воистину приведет моего отца в безрадостные миры".
Он спросил : "Отец, а кому в жертву ты принесешь меня?". Спросил раз, и другой, и третий - и, наконец, отец в раздражении сказал:
"Я принесу тебя в жертву смерти".
Начикетас сказал: "Я всегда был первым из первых и равным среди равных. Что же сделает со мной Яма, Царь смерти?
Смотри, что было с предками и что происходит с живущими ныне. Все смертные подобны зерну: умирают и вновь появляются на свет".

Начикетас отправился в чертог Ямы, но Царя Смерти там не было. Начикетас ждал его три дня и три ночи.
Когда же Яма вернулся, домашние сказали ему:

"В твой дом пришел брахман. Брахман подобен огню. Чтобы дом не сгорел, поднеси ему воды, о Бог Смерти!
Только глупец может плохо принять такого гостя. Тот, кто нерадушно принимает брахмана, лишается всех надежд на будущее, всех накопленных заслуг и всего, что имеет".

Тогда Яма, Царь Смерти, сказал Начикетасу:

"Ты провел у меня дома без пищи три дня и три ночи. Чтобы загладить свое негостеприимство, я исполню три твоих желания - по одному за каждую ночь."

Начикетас сказал:

"О Смерть! Пусть мой отец перестанет гневаться на меня; когда ты отпустишь меня и я вернусь домой, пусть он узнает меня и встретит меня с любовью!".

Яма, Царь Смерти, сказал:

Хорошо. Твой отец будет любить тебя, как и прежде; и увидев тебя целым и невредимым, он - по моему благословлению - снова будет спать спокойно.

Начикетас сказал:

В Небесном Мире нет страха, потому что там нет тебя , о Смерть! Оставив позади гнев и жажду и освободившись от страданий ума, человек радуется в Небесном Мире.
О Смерть! Ты знаешь о священном огне, приводящем на небеса. Я верю тебе - расскажи мне об этом огне, благодаря которому обитатели небес обретают бессмертие.
Таково мое второе желание.

Яма, Царь Смерти, сказал:

Начикетас, я расскажу тебе то, что ты хочешь знать. Этот огонь, приводящий в Небесные Миры и являющийся основанием Вселенной - знай, что он скрыт в сердце Знающего.
И Яма, Царь Смерти, рассказал Начикетасу об огне творения, возникновении миров и алтаре огненного жертвоприношения; о том, из скольких кирпичей должен быть сложен этот алтарь и как они должны быть расположены.Когда Начикетас дословно повторил все рассказанное, Царь Смерти был так доволен, что решил дать ему дополнительное благословение, и сказал: Ты хороший ученик. В награду за это люди будут называть огненное жертвоприношение твоим именем.
Прими от меня также эту цепь множества форм.
Трижды зажигающий этот священный огонь и достигающий единения с Тремя (Отцом, Матерью и Учителем), а также исполнивший три священные действия (изучение писаний, исполнение религиозных ритуалов и помощь неимущим) - выходит за пределы жизни и смерти.
Познав этот огонь, дающий знание всего, что создано Брахманом, он достигает истинного покоя.
Тот, кто знает три огня Начикетаса и совершает это жертвоприношение - тот сбрасывает с себя узы смерти и, уйдя из-под власти скорби, обретает радость Небесного Мира.
Я исполнил твое второе желание и открыл тебе тайну огня, ведущего в Рай. Отныне этот огонь будет носить твое имя. Каково твое третье желание?

Начикетас сказал:

Когда человек умирает, у людей возникают сомнения: одни говорят "он есть", другие "его нет". Я хочу, чтобы ты раскрыл мне истину.
Это - мое третье желание.

Яма, Царь Смерти, сказал:

Это сомнение с древних времен одолевало даже богов. Трудно постигнуть, что такое "Я". Проси о чем угодно другом, Начикетас, и освободи меня от выполнения этого желания.

Начикетас сказал:

Ты сам говоришь, что это сомнение мучит даже богов, О Смерть! Ты говоришь, что подлинную сущность "Я" сложно постичь. Но ведь нет никого, кто знает эту тайну лучше тебя. Для меня нет другого дара, равного этому.

Яма, Царь Смерти, сказал:

Возьми себе коней, золото, скот и слонов; выбирай сыновей и внуков, которые будут жить сто лет. Возьми сколько хочешь земли и живи так долго, как захочешь.
Или если хочешь чего-то другого, я выполню твое желание, и дарую богатство и долгую жизнь впридачу.
Правь этой землей и я исполню все твои желания.
Проси меня об исполнении любых желаний в мире смертных, как бы сложно их ни было исполнить. Я могу даровать тебе недоступных смертным женщин редкой красоты, вместе с их колесницами и музыкой.
Но не спрашивай меня, Начикетас, о тайнах смерти!

Начикетас сказал:

Все эти наслаждения проходят, о Конец Всего Сущего! Они проходят и истощают силу жизни. И как мимолетна сама жизнь на земле!
Поэтому оставь себе коней и колесницы, оставь себе танцы и пение. Богатство не делает смертных счастливыми. Как мы можем радоваться богатству, когда мы видим Тебя? Как мы можем жить, пока Ты существуешь в мире?
Я прошу у Тебя ответа на мой вопрос, мне не нужно от тебя никакого другого дара.
Встретив Тебя, бессмертного, как я, обреченный на старость и смерть, могу пытаться радоваться долгой жизни и обманчивым удовольствиям?
Рассей мои сомнения, о Царь Смерти! Ответь, есть ли жизнь после смерти или ее нет?
Это - единственный дар, о котором просит Начикетас.
Часть 1.2

Яма, Царь Смерти, сказал:

Одно дело - благо; другое дело - удовольствие.
И то, и другое связывает человека и заставляет его действовать - но эти действия приводят к разным результатам. Выбирающий благое приходит к благу; выбирающий удовольствие не достигает цели жизни.
Благое и приятное равно приходят к человеку: мудрый обходит их со всех сторон и отделяет одно от другого. Воистину, мудрый предпочитает благо удовольствиям. Дурак же от жадности выбирает удовольствия.
О Начикетас! Поразмыслив, ты отказался от дорогих и приносящих удовольствия вещей. Ты не стал надевать на себя цепи собственности, под тяжестью которых множество людей идет ко дну.
Есть путь мудрости и путь неведения. Они ведут в разные стороны. Один приводит к самореализации; другой уводит все дальше и дальше в сторону от истинного "Я".
Начикетас, ты достоин обучения; преходящие удовольствия не соблазнили тебя.
Находясь в неведении, но считая себя мудрыми и образованными, неразумные люди вновь и вновь бесцельно ходят по кругу - как слепцы, ведомые слепцами.
После смерти тела возможно попасть в иной мир. Но средства достижения этого мира не открываются человеку запутавшемуся, идущему наощупь, привязанному к богатству. "Есть только этот мир и нет никакого иного мира" - думает такой человек и снова и снова попадает ко мне в руки.
Лишь немногие слышали об истинном "Я". А из услышавших только горстка посвящает себя Его реализации.
Великолепен тот, кто рассказывает о Нем; мудр тот, кто слушает о Нем. Воистину чудесен тот, кто услышал о Нем и постигает Его.
Невозможно узнать истину о Нем от низшего человека - ведь все думают о Нем по разному. Но когда о Нем говорит учитель, ставший Ему равным, никаких сомнений не остается.
Истинное "Я" тоньше атома и выше любой мысли.
Этого священного знания нельзя достигнуть рассуждениями - но истинный Учитель способен передать его ученику. В тебе есть подлинная решимость. Хорошо бы, чтобы все мои ученики были подобны тебе, Начикетас!

Начикетас сказал:

Земные ценности непостоянны, а истинной сути нельзя достичь, пользуясь непостоянными вещами. Но я принес непостоянное в жертву огню Начикетаса и достиг этим истинной сути.

Яма, Царь Смерти, сказал:

О Начикетас, ты увидел конец желаний и основу вселенной; бесконечные плоды жертвоприношений и дальний берег, на котором нет страха; увидел восславленное всеми и величайшее; ты увидел само существование. Будучи мудрым, ты твердо отказался от всего этого. Ты желаешь Истины.
Мудрый, медитируя на свое истинное "Я", узнает это древнее Божество. Его трудно увидеть. Оно недоступно. Оно находится в пространстве сердца, в бездонной пропасти. Постигнув Его, мудрый освобождается от цепей веселья и скорби.
Услышав об Этом, осознав Это и поняв, что Это - его собственное высшее "Я"; отделив Это от всех качеств и достигнув Его, смертный радуется, обретя истинное наслаждение. Я вижу, как двери Брахмана широко открываются перед тобой, Начикетас.

Начикетас сказал:

То, о чем ты говоришь - не добродетель и не порок;
не причина и не следствие; не прошлое и не будущее. Это - вне всего вышеперечисленного.
Ты видишь Это. Расскажи мне о Нем.

Яма, Царь Смерти, сказал:

Есть одно Слово: именно о Нем говорят Веды.
Чтобы постигнуть Его, люди подвергают себя воздержанию.
Это - ОМ.
ОМ, воистину, есть вечный Брахман; лучшая опора и высшее средство.
Знающий эту опору становится великим в мире Брахмы.
Разумное "Я" не рождается и не умирает. Оно ни из чего не возникало и ничто не возникало из Него.
Нерожденное, неизмеримо древнее и вечно новое, неразрушимое; именно Оно остается, когда тело разрушается.
Когда убийца думает, что он убивает, а убитый думает, что умирает - оба они не знают истины:
Вечное в человеке не может убивать; Вечное в человеке не может быть убито.
В сердце каждого человека находится его истинное "Я". Именно Его называют "Атман".
Он меньше малейшего атома;
Он больше всего сущего.
Только тот, кто отрешился от желаний и достиг безмятежности, видит славу Атмана в самом себе и становится свободным от скорби.
Сидя в неподвижности, он идет далеко; пребывая во сне, он оказывается всюду.
Кто, как не "Я", может познать Бога, который одновременно радуется и не радуется?
Когда мудрые постигают этот вездесущий Дух, бестелесно пребывающий в всех телах и неизменный в меняющемся, они навсегда оставляют печали позади.
Истинное "Я" нельзя постичь интеллектом; Его не достигнешь ни изучением писаний, ни учеными рассуждениями. Когда "Я" хочет, Оно открывается искателю.
Никто не сможет постичь свое истинное "Я", пока не откажется от дурного поведения; пока не откажется от соблазна чувств; пока не сосредоточит и успокоит свой ум.
Как иначе постичь это "Я", для которого жизнь - пища, а смерть - приправа к ней?
Часть 1.3 Наивысшая обитель Брахмана находится в сердце человека. И в этом тайном месте двое наслаждаются плодами своих дел.
Познавшие Брахман, исполняющие ритуалы и совершающие приношения Начикетаса, называют их "свет" и "тень".
Да узнаем мы, как зажечь священный огонь Начикетаса, который, как мост, приводит совершающих огненную жертву на другой берег!
Да познаем мы и непреходящего Брахмана!
Знай, что тело - колесница, а Атман - хозяин колесницы. Знай, что разум - возничий, а ум - вожжи.
Кони, запряженные в эту колесницу - наши чувства, а путь, по которому они бегут - объекты чувств.
Когда Атман в гармонии с телом, чувствами и умом, мудрые люди называют Его "Наслаждающимся".
Пока человек не достиг истинного понимания, его разум - плохой возничий и не может справиться с конями.
Когда же человек достиг истинного понимания, его разум - хороший возничий, крепко держит в руках вожжи ума и кони чувств послушны ему.
Человек, разум которого лишен истинного понимания, а ум неуправляем - нечист. Его колесница не достигает цели; он живет от смерти к смерти.
Но достигший истинного понимания управляет своим умом и поэтому всегда чист; он достигает цели - состояния, когда больше не нужно рождаться в мире.
Выше чувств - объекты чувств. Выше объектов чувств - ум. Выше ума - разум. Выше разума - Великая Душа человека.
Выше Души в человеке - Непроявленное. Выше Непроявленного - Пуруша, Высший Дух. Выше и тоньше Пуруши ничего нет; Он - высшая цель.
Этот Пуруша сокрыт во всех существах и мы не замечаем, что Он - их Внутренняя Суть. Его видят те, кто видит тонкое, когда их видение остро и четко.
Мудрый растворяет речь в уме; ум - в разуме, разум - в Великой Душе; Великую Душу - в безмятежном Атмане.
Встаньте! Пробудитесь! Обратитесь к учителям и узнайте о своем высшем "Я"! Разумные люди говорят, что по этому пути идти так же трудно, как по лезвию бритвы.
Атман бесформенен и беззвучен; неосязаем, не имеет вкуса и запаха. У него нет начала и конца, он вечен и неисчерпаем. Его не постигнуть рассудком. Когда приходит осознание Атмана, человек спасается от челюстей Смерти.
Постигая и передавая эту вечную историю - так как услышал ее Начикетас и так как ее рассказывал Яма, Бог Смерти - мудрый обретает славу в мире Брахмана.
Если кто-то, очистившись, прочитает эту историю в собрании Брахманов или во время посмертных церемоний, тогда это воистину приведет к вечному результату.
Часть 2.1 Господь устроил так, что наши чувства обращены наружу. Поэтому мы воспринимаем мир вокруг нас и не обращаем внимания на Дух внутри. Мудрый, желая бессмертия, смотрит внутрь себя и обнаруживает там вечный Атман.
Глупцы следуют внешним желаниям и попадают в расставленные повсюду сети смерти. Но мудрые, познав бессмертный Атман внутри себя, ни о чем не просят у этого мира.
То в нас, что воспринимает цвета и звуки, вкус и запах, прикосновения и наслаждения любви:
Это и есть Подлинная Сущность.
Наше подлинное "Я" воспринимает все - как во сне, так и наяву. Поняв, что это и есть великий вездесущий Атман, мудрый более не скорбит.
Наше подлинное "Я" поддерживает нашу жизненную силу, наслаждается плодами наших действий, правит прошлым и будущим. Всякий, кто непосредственно знает свое подлинное "Я", более не стремится от чего-либо спасать себя:
Это и есть Подлинная Сущность.
Видящий этот Брахман - видит Изначальное, рожденное раньше всего остального, соединившееся с элементами и живущее в сердце каждого;
Это и есть Подлинная Сущность.
Видящий Брахмана - видит Адити, Наслаждающуюся Всем; Она содержит в себе всех богов; Она соединяется со всеми элементами и живет в сердце каждого;
Это и есть Подлинная Сущность.
Огонь, пожирающий жертвоприношения, и до поры скрытый в дереве, как плод скрыт в материнской утробе; Огонь, которому каждый день поклоняются бдительные, приносящие жертву -
Это и есть Подлинная Сущность.
То, из чего восходит солнце и то, куда оно заходит; основа всех богов, Непревзойденное:
Это и есть Подлинная Сущность.
Что там - то и здесь; что здесь, то и там. Видящий не единство, а различие, бредет от смерти к смерти.
Эту истину нужно постичь умом: нет многого, есть только Одно. Видящий не единство, а различие, бредет от смерти к смерти.
Сущий, размером с большой палец, находится в центре лотоса сердца. Знающий Его - властителя прошлого и будущего - больше не боится за себя;
Это и есть Подлинная Сущность.
Сущий, как бездымное пламя размером с большой палец - властвует прошлым и будущим, сегодня такой же как и завтра - он воистину Атман. Выше Его ничего нет!
Как капли дождя, идущего над вершиной горы, стекают по разным склонам, так и те, кто видят во всем различие, бегут в разные стороны в погоне за разными вещами.
Но так же, как чистая вода, вливаясь в чистую воду, становится с ней одним - так и Атман просветленного человека становится Един с Богом.
Часть 2.2 Есть город с одинадцатью воротами. Властитель его - наше истинное "Я", Атман, который никогда не рождался и никогда не умирает. Его свет всегда сияет. Те, кто медитирует на Атман, уходят от печали и освобождаются из цикла рождений и смертей.
Нет ничего выше этого Атмана!
Атман - солнце в небе и ветер в пространстве; огонь на алтаре и гость в доме. Он обитает в людях и богах, в истине и бесконечном космосе; Он рождается в воде, рождается из земли, рождается в жертвоприношении, рождается в горах. Он неизменен и велик.
Нет ничего выше этого Атмана!
Он обитает в сердце; он правит вдохом и выдохом; Его почитают все боги.
Когда этот Обитатель тела вырывается на свободу от уз плоти, что остается? Нет ничего выше этого Атмана!
Ни вдохом, ни выдохом живем мы - но Тем, кто заставляет нас вдыхать и выдыхать.
Теперь, о Начикетас, я расскажу тебе об этом невидимом, вечном Брахмане - и о том, что происходит с Атманом после смерти тела.
Одни входят в лоно для обретения тел; а другие становятся неподвижными вещами - в зависимости от своих знаний и действий.
Пуруша, бодрствующий в нас, когда мы спим, и дающий во сне форму нашим желаниям - Он воистину чистый и бессмертный Брахман, содержащий в себе весь космос, за пределы которого невозможно выйти.
Нет ничего выше этого Атмана!
Как один и тот же огонь принимает разный вид в зависимости от того, что им горит; так и Атман принимает форму каждого, в ком находится.
Как один и тот же воздух заполняет разные сосуды, так и Атман принимает форму каждого, в ком находится.
Как солнце - глаз мира - не оскверняется тем, на что смотрит, так и Атман, живущий во всех, не может быть осквернен мирским злом, пребывая вне зла.
Нет ничего выше этого Атмана!
Высший властитель, истинное "Я" всех, оставаясь одним, становится всеми. Вечная радость приходит ко всем, кто видит Его в своем сердце. Эта радость недоступна остальным!
Неизменный среди постоянных перемен; Чистое Сознание всех осознающих, Единый во множественности, Исполняющий все желания! Вечная радость приходит ко всем, кто видит Его в своем сердце. Эта радость недоступна остальным!

Начикетас сказал:

Как мне узнать это дарующее блаженство истинное "Я" - высшее, невыразимое, узнаваемое мудрыми?
Оно отражает Свет или само является Светом?

Яма, Царь Смерти, сказал:

Там не светит ни солнце, ни луна со звездами; не молния, ни земной огонь.
Истинное "Я" - единственный Свет, отражаемый всеми. Он один светит, весь мир лишь отражает этот Свет.
Часть 2.3 Корни Древа Вечности - наверху в небе; ветви Его - внизу на земле. Его чистый корень - бессмертный и безграничный Брахман, дающий жизнь всем мирам.
Воистину, он выше всего!
Все сущее существует за счет Его дыхания. Его сила звучит во всем сущем, как отголосок грома. Познавший Его неподвластен смерти.
Из страха перед Ним горит огонь; из страха перед Ним светит солнце; из страха перед Ним идет дождь и дует ветер; из страха перед Ним смерть выходит на охоту.
Если человек за время жизни своего физического тела не познал Брахмана, ему придется снова рождаться в мире воплощенных созданий.
В чистом сердце Брахман отражается как в зеркале; в мире предков он виден как во сне; в мире гандхарвов - как отражение в воде. В мире Брахмы он ясен, как свет и тень.
Зная, что чувства отличны от истинного "Я" и чувственные переживания мимолетны, мудрые не грустят.
Ум выше чувств. Разум выше ума. Великая Душа - выше разума. Выше Великой Души - Непроявленное.
Пуруша - выше Непроявленного. Пуруша вездесущ м и лишен каких-либо атрибутов. Познав Его, человек освобождается из цикла рождений и смертей.
Он лишен формы. Его невозможно воспринять чувствами. Он постигается разумом - властелином ума, обитающем в сердце - и подтверждается размышлением.
Познав Его, человек освобождается из цикла рождений и смертей.
Когда усмирены пять чувств, когда усмирен ум, когда усмирен интеллект - мудрые называют это "высшим состоянием".
Йога и есть этот совершенный покой. В нем человек приходит к единству. Если не утвердишься в этом состоянии, то состояние единства будет появляться и исчезать.
Состояния единства нельзя достигнуть ни словами, ни мыслями, ни чувствами. Как постичь его, если не с помощью того, кто в нем уже утвердился?
Есть два "я" - отдельное от всего "эго" и нераздельный со всем Атман. Когда человек поднимается над "я" и "мое", Атман проявляется, как наше истинное "Я".
Когда прекращаются желания, цеплявшиеся к сердцу, смертный становится бессмертным.
Когда развязываются узлы, удушающие сердце, смертный становится бессмертным.
Об этот говорят все учения.
Из сердца исходит сто один путь. Один из них ведет к вершине головы. Этот путь ведет к бессмертию; остальные ведут к смерти.
Пуруша, пламя величиной с большой палец, вечно пребывает в каждом сердце. Извлеки Его из физической оболочки, как сердцевину из тростника.
Познай Себя - чистого и бессмертного!
Познай Себя - чистого и бессмертного!
Так Начикета, получив от Смерти знание об истинном "Я" и путь Йоги, постиг Брахман и стал свободным. Так и каждый, постигающий истинное "Я", становится свободен.

Да будем мы защищены, открыв знание!
Да будем мы защищены, получив результаты знания!
Да достигнем мы силы, идущей из знания!
Да усвоим мы этот урок!
Да не станем мы искать недостатки друг в друге!
ОМ ШАНТИ ШАНТИ ШАНТИ!

 Иша
1. Владыкой окутано все то, что движется в мире;
Наслаждайся же отречением, не влекись к чужому добру.
2. Постоянно совершая здесь (свои) деяния, пусть стремится (человек) прожить сотню лет;
Такой же, а не иной, (путь) и у тебя — (путь, на котором) деяние не привязывается к человеку.
3. (Мирами) асуров называют те миры, покрытые слепою тьмой;
В них после смерти идут люди, убившие (в себе) Атмана.
4. Неподвижное, единое, оно — быстрее мысли; чувства не достигают его, оно двигалось впереди (их).
Стоя, оно обгоняет других — бегущих; Матаришван влагает в него деяния.
5. Оно движется — оно не движется, оно далеко — оно же и близко,
Оно внутри всего — оно же вне всего.
6. Поистине, кто видит всех существ в Атмане,
И Атмана — во всех существах, тот больше не страшится.
7. Когда для распознающего Атман стал всеми существами,
То какое ослепление, какая печаль могут быть у зрящего единство?
8. Он простирается всюду — светлый, бестелесный, неранимый, лишенный жил, чистый, неуязвимый для зла.
Всеведущий, мыслящий, вездесущий, самосущий, что должным образом распределил (по своим местам все) вещи на вечные времена.
9. В слепую тьму вступают те, кто чтут незнание;
Словно в еще большую тьму — те, которые наслаждались в знании.
10. Поистине, говорят, что (это) отлично от знания, отлично от незнания,
Так слышали мы от мудрых, которые разъяснили нам это.
11. Тот, кто знает обоих вместе — и знание и незнание,
Переправившись через смерть с помощью незнания, достигает бессмертия с помощью знания.
12. В слепую тьму вступают те, кто чтут непроявление;
Словно в еще большую тьму — те, которые наслаждались проявлением.
13. Поистине, говорят, что (это) отлично от проявления, отлично от непроявления,
Так слышали мы от мудрых, которые разъяснили нам это.
14. Тот, кто знает обоих вместе — и проявление и уничтожение,
Переправившись через смерть с помощью уничтожения, достигает бессмертия с помощью проявления.
15. Золотым диском покрыто лицо действительного.
Ты, Пушан, открой его мне, чтущему действительное, чтобы я мог видеть.
16. О Пушан, единственный риши, Яма, Сурья, сын Праджапати, распространи (свои) лучи, сосредоточь (свой) блеск.
Я вижу твой прекраснейший образ, я есмь тот пуруша, который (находится там).
17. Пусть жизнь (войдет) в бессмертное дыхание, и это тело найдет конец в пепле.
Аум! Ум, помни совершенное, помни! Ум, помни совершенное, помни!
18. О Агни! Веди нас благоприятной стезей к процветанию, о бог, знающий все пути.
Удали от нас совращающий грех. Мы воздадим тебе величайшую хвалу.